Михаэль Гендельзальц, газета Ха-Арец, Израиль, май 2006

Я читал эту книгу со все возрастающим чувством вины. Я, столько лет пишущий об израильском театре на иврите, все эти годы игнорировал существование еврейского "неивритского" театра, достигшего вершин театрального искусства. Я слышал, конечно, об актере Соломоне Михоэлсе, убитом 13 января 1948 года якобы в автомобильной катастрофе, (по приказу Сталина). Однако знание этого факта лишь вписывалось в общее понятие о преследовании евреев коммунистами, и из него не выкристаллизовывался многогранный образ столь выдающегося явления, каким был Еврейский театр, существовавший в  Москве с 1919 по 1949 годы.

Книга Аллы Зускиной-Перельман, посвященная жизненному пути ее отца, – не просто дань памяти неповторимого актера, носителя трагической судьбы. Книга дает уникальную возможность познакомиться с историей еврейской культуры ХХII века.

В двадцатые годы прошлого века достижения Московского государственного еврейского театра под руководством Алексея Грановского были параллельны достижениям Габимы под руководством Евгения Вахтангова. В европейских столицах рукоплескали обоим театрам, признавая при этом, что у каждого из них были свои, только ему присущие достоинства. Марк Шагал, например, предпочитал эстетику Грановского, и стенные панно, написанные им для этого театра, подчеркивают значимость театра и документируют эпоху. Тем не менее, в коллективной еврейско-израильской памяти, относящейся к той эпохе, сохранилась только Габима, потому что там говорили на иврите, хотя в Москве наибольший энтузиазм вызывал именно театр на идиш, языке, который понимало еврейское большинство.

Книга Зускиной Перельман в первом издании вышла по-русски.

Автор видела своего отца в последний раз 20 декабря 1948 года, когда ей было 12 лет. Ее мать находилась тогда вне Москвы, в гастрольной поездке, в которую власти отправили Еврейский театр, несмотря на то, что поездка ложилась тяжелым бременем на театральный бюджет. Зускин, в то время художественный руководитель театра (его обязали занять эту должность после смерти Михоэлса),  собирался лечь в больницу – для приведения в порядок нервной системы. В прошлом у него бывали нервные срывы, и теперь он страдал от бессонницы, от которой врачи одной из государственных клиник надеялись его вылечить. Он ушел, поцеловав на прощанье свою дочь, вернулся, чтобы забрать забытые дома тапочки, и снова ушел.

В течение трех последующих дней из больницы звонили на квартиру Зускина, и сообщали дочери и ее тете, что состояние больного улучшается. В ночь с 23 на 24 декабря в квартире появились офицеры тайной полиции. Они произвели обыск, забрали бумаги и документы и опечатали одну из комнат. В то же самое время другие офицеры тайной полиции забрали Зускина из больницы, несмотря на протесты врачей.

С тех пор члены семьи никогда его больше не видели. Жена и дочь передавали для него в тюрьму посылки и деньги, не будучи уверены, что все это попадет по назначению. Еврейский театр закрыли, друзья и знакомые боялись общаться с женой и дочерью Зускина (хотя в школу дочь продолжала ходить, как ни в чем не бывало). В январе 1953 года мать и дочь выслали из Москвы.

В конце 1955 года, больше, чем через год после того, как им разрешили вернуться, мать вызвали в прокуратуру. Там ей сообщили, что с ее мужа сняты все обвинения, что он восстановлен во всех правах и что ему возвращены все звания и награды, которых он был удостоен за свою службу делу революции. Еще ей сообщили, что следствие продолжалось почти четыре года и что затем Зускин предстал перед судом (в числе 13 обвиняемых, среди которых были писатели Перец Маркиш и Давид Бергельсон) по обвинению в измене Родине, подрывной деятельности и передаче шпионских сведений на Запад.

Суд, на котором не было адвокатов, признал Зускина виновным и приговорил его к смертной казни. Приговор был приведен в исполнение в августе 1952 года.

Тот факт, что мать и дочь ничего не знали о судьбе мужа и отца в течение семи лет, причем сообщение о его расстреле они получили только через три с половиной года после приведения приговора в исполнение, не является редкостью при коммунистическом режиме.

И все же, когда я узнал об этом из письма матери, Эды Берковской, к дочери Зускина от первого брака, письма, помещенного в самом конце книги, я был в шоке.

Наверное, автор поступила правильно, поместив сообщение об этом факте в конце рассказанной ей истории. Если бы она рассказала об этом в начале книги, было бы труднее воспринимать с должным восхищением творчество актера Зускина и артистические достоинства театра, на подмостках которого он творил.

Зускина-Перельман построила свою книгу как биографическую пьесу в пяти действиях, разделяемых интермедиями, состоящими из цитат, и в них – сказанное Зускиным на допросах в КГБ. Все это – потрясающий рассказ о человеке бесконечно талантливом, почти самоучке, который увлекся театром и литературой благодаря произведениям Шолом-Алейхема. Он мечтал о сцене, хотя в ранней молодости готовился стать горным инженером.

Приехав в Москву в начале двадцатых годов, имея жену и маленькую дочь и изучая горное дело, он все еще колебался, в какой театр поступить – в Габиму или в театр на идиш, который был основан в Москве параллельно с Габимой.

Он полагал, что окажется непригодным ни для того, ни для другого.

Как-то он зашел к другу, и там какой-то незнакомец, не умевший печатать на машинке, спросил его, умеет ли он печатать. Он умел.  Он напечатал несколько страниц и передал незнакомцу – Соломону Михоэлсу. В последнем слове, предоставленном Зускину на суде 11 июля 1952 года, он сказал: "В Государственный еврейский театр я попал совершенно случайно, и это стало трагедией всей моей жизни". 

Зускина Перельман в какой-то мере оправдывает эту точку зрения своего отца. Такой подход не помешал его блистательной карьере, несмотря на то, что он постоянно был во власти сомнений. Зускина Перельман документирует все его роли, во многих из которых он и Михоэлс были великолепными партнерами (Сендерл-Баба и Вениамин Третий, Колдунья и Гоцмах и, пожалуй, вершина всего – Шут и Король Лир).

Михоэлса и Зускина связывали симпатия и привязанность, свойственные истинным партнерам, однако было между ними и нечто сродни актерской зависти. Зускин, по-видимому, чувствовал, что груз забот о театре ложится на его плечи, поскольку Михоэлс слишком занят общественными и еврейскими делами.

Зускин, при всех своих сомнениях и срывах, хотел одного – играть.

Ему же приходилось еще и преподавать будущим актерам (а педагогом он был блестящим, к тому же преданным делу и требовательным), и руководить театром.

В период триумфального шествия театра по европейским столицам велись переговоры о продолжении гастролей – в Америке. Однако советские власти такие гастроли запретили, и театр вернулся в Москву. Грановский остался на Западе.

По сути это было началом конца, хотя актеры театра тогда этого не понимали. Не то, чтобы не было из-за чего беспокоиться: от них стали требовать критически изображать еврейство, их обязали приспособиться к социалистическому реализму, да и публики, понимающей идиш, становилось все меньше.

Зускин снимался также в кино. Особенно прославился фильм "Искатели счастья" с его участием. В начале фильма, придуманном им самим, по реке плывет пароход, и герой Зускина, Пиня, спрашивает у человека, находящегося на палубе рядом с ним: "Сколько может стоить такой пароход?". Что может быть более еврейским, чем такой вопрос, заданный в Советском Союзе?

Во время Второй мировой войны (театр тогда продолжал свою деятельность в Ташкенте) советские власти создали Еврейский антифашистский комитет, чтобы через него добиться поддержки мирового еврейства Советскому Союзу, борющемуся с фашизмом. В один прекрасный день понадобилось напечатать какое-то воззвание от имени Комитета, и Зускин оказался под рукой. 

Aркадий Красильщиков

"Еврейский камертон", 22 августа 2002

Статья эта была написана более 10 лет назад. Тогда книга Аллы Зускиной-Перельман только появилась на прилавках магазинов. Сегодня каждый может прочесть ее в Интернете. Книга замечательная!

Прелюдия к новому Холокосту Сталину удалась. Он казнил самых заметных, самых активных, самых близких к кремлевскому трону СССР евреев. 50 лет назад, ночью, 12 августа, были убиты 13 членов антифашистского комитета.

Тем самым, генералиссимус поставил точку в заигрывании со светским еврейством Союза; с религиозным, как ему казалось, он разделался давно. Евреев в СССР ждали лагеря, массовые казни, гибель от голода и болезней. Все это было слишком большой победой дьявола после того, что сотворил с потомками Иакова Гитлер. И Всевышний уничтожил очередного Амалека.

Дети и близкие казненных в ту страшную летнюю ночь, остались живы. Живут в Израиле дочери Соломона Михоэлса, сын Переца Маркиша, дочь Вениамина Зускина – Алла.

"Столько лет прошло», говорю я Алле Зускиной Перельман. «И только сегодня появилась Bаша книга об отце. Чем это можно объяснить?"

"Я 27 лет живу в Израиле. Перед отъездом спешно собирала в библиотеках кое-какие материалы, фотографии, думала, что по приезде сразу начну работать над этой темой, но вышло так, что дети наши тогда еще не выросли. Я работала полный рабочий день, а место службы было далеко от дома. И все-таки мысль об этом долге перед отцом меня не оставляла. По крайней мере, были вечера памяти Зускина. Я печатала статьи, давала интервью, но работать над книгой не получалось.  

И вот мне представилась возможность выйти на преждевременную пенсию, а это было накануне столетия дня рождения отца. Я колебалась: уходить на пенсию или нет? И вдруг поняла, что не пенсия меня ждет, а, вполне возможно, главный труд моей жизни. 

К столетию, я понимала,  мне не успеть с книгой. В Синематеке состоялся вечер памяти Вениамина Зускина, и на этом вечере я встретила сотрудников 9 канала телевидения Израиля. Эти израильтянки ничего не знали о театре Михоэлса, об актере Зускине, об Антифашистском комитете, но их все это заинтересовало, и они решили снять документальный фильм об отце.

Вполне возможно, встреча с этими людьми и подтолкнула меня к решению все-таки выйти на пенсию и заняться книгой»…

Так получилось, что впервые книгу свою Алла Зускина Перельман увидела у меня дома. Вот это было самым интересным. Я приставал к Алле с вопросами, а ее интересовал только ее труд, ее детище. Все было проверено: шрифты, качество бумаги, четкость фотографий…. Следил за Аллой и думал об образцовом отношении к своему труду, о том, что сидит передо мной дочь великого актера, и женщине этой наверняка кажется, что где-то рядом витает тень ее отца, и тень та готова принять и судить книгу о живом Зускине.

Ну, а потом была

сама книга, написанная изысканно и страстно.

Автор превратила страшные документы следствия и суда над Зускиным в пролог  к главам – действиям книги:

«СУД. Допрос В.Л. Зускина.

З у с к и н: Я хочу рассказать о моей жизни до театра… то есть рассказать то, чего нет в этих сорока двух томах дела…

П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й: «Ну, хорошо, расскажите свою биографию, только очень кратко… Вы родились… Где?

З у с к и н. Я родился в литовском городе Поневеж…

28 апреля 1899 года в литовском городе Поневеж ( ныне Паневежис) у потомственного портного Лейбе Зускина и его жены Хаи родился сын Вениамин, Немка, мой отец».

Так начинает свою книгу автор. Начинает точно и умно. Зускин на суде ищет спасение в памяти о детстве. Это главное о человеке, а не та подлая и кровавая ложь, которой наполнены тома фальсифицированного дела.

Интермедии, состоящие из материалов допросов и суда, станут вступлением ко всем действиям – главам новой книги о Зускине. Но сама книга не превратится в запоздалый, оправдательный вердикт отцу.

Одна из тем автора: ни культура, ни театр на идиш, ни работы Грановского, Михоэлса, Зускина – в оправданиях не нуждаются. Приведу типичный отрывок из книги:

«Когда в 200 году в Израиле шли съемки документального телефильма «Путешествие Вениамина Зускина», в качестве одного из вариантов для его названия предложили «Шекспир на идиш». Когда я об этом узнала, меня неприятно кольнуло, потому что сочетание этих двух понятий намекало на парадокс, мол, «высокое искусство и… нечто примитивное». Я мгновенно поняла, насколько оскорбительным было бы для отца подобное восприятие, потому что для него благородство и богатство языка идиш были очевидны.

Екатерина Щеглова

АКТЕР ЕВРЕЙСКОГО ТЕАТРА

В ЗАСТЕНКАХ НКВД

http://www.jewish.ru/994165537.asp

Книга с символическим названием "Путешествие Вениамина" – об известном еврейском актере Вениамине Зускине… В книге ярко воссоздано исполнительское мастерство актера… Отзывы театральной критики на игру актера подкрепляют размышления мемуариста… Жизнь и творчество сливаются в книге воедино…

Отчасти она представляет собой историческое повествование, охватывающее определенный период советской эпохи.

Связующим звеном повествования являются протоколы допросов актера. Фрагменты допросов проходят через всю книгу в виде интермедий, каждый раз являясь толчком для нового поворота темы. Таким образом, книга начинается с трагического конца жизненного пути Зускина. Между сухими словами протокола разворачивается жизнь актера, наполненная яркими событиями – детство, проведенное в литовском городке Паневежисе, поступление в Еврейскую театральную студию под руководством А.М.Грановского, поступление в качестве актера в ГОСЕТ (Московский государственный еврейский театр), гастроли в Париже и Германии, тяжелый период 37-38 годов, деятельность в Еврейском антифашистском комитете и в конце всего – арест и расстрел…

Майя Фолкинштейн

1.АРЕСТОВАННЫЙ СТРАННИК

«Культура», 28.08 – 03.09.2003

Первые главы своей будущей книги Алла Зускина Перельман представили осенью двухтысячного  в Москве на михоэлсовских чтениях. Они сразу же заинтересовали. Не только потому, что Вениамин Зускин – один из выдающихся персонажей истории отечественного театрального искусства. Но еще и из-за особой трепетной тональности, которая пронизывалa повествование автора об отце…

Создание роли – процесс личный, интимный, и для сохранения ощущения волшебства зрителям не надо проникать в тайны актерской «кухни». Но Алла Зускина Перельман делает все же для нас исключение и приоткрывает заветную дверку, публикуя записи отца, свидетельствующие о его скрупулезном внутреннем труде. Эти подробности чрезвычайно волнуют сегодня, когда ремесло артиста постепенно теряет исключительность…

Зускина расстреляли, … но осталась неповторимая, очень сердечная зускинская интонация, которая и сейчас различима в репликах незадачливого Пини Копмана, одного из «искателей счастья» в одноименном фильме В. Корш-Саблина и «непокоренного» доктора Фишмана из одноименной картины М. Донского, звуках песенки Шута из чудом уцелевшего ролика с фрагментами «Короля Лира»…

Продолжает существовать легенда о Вениамине Зускине, наделенном способностью летать по сцене подобно людям с шагаловских полотен.

Прикоснуться к ней еще раз позволила книга Аллы Зускиной Перельман.

2.МОЦАРТ ИЗ ГОСЕТА

«Алеф» № 978, Октябрь 2008

Он прожил до обидного мало — всего пятьдесят три года. Из них почти четыре провел в тюремных застенках…

Список сценических достижений Зускина действительно впечатляет. Взять, скажем, Бобе-Яхне, еврейскую Бабу Ягу, в спектакле «Колдунья»… или Первого Бадхена, «духа радости и духа печали», в спектакле «Фрейлехс»… или шекспировского Шута в «Короле Лире»… или «галерею» героев Шолом-Алейхема, к которым у Вениамина Львовича было особое, чрезвычайно трепетное отношение, и более всего к Гоцмаху из «Блуждающих звезд», комику с нежнейшей душой поэта, подлинному «рыцарю театра».

О сходстве артиста с этим персонажем Шолом-Алейхема и об иных интересных фактах биографии Вениамина Зускина нам рассказала его младшая дочь — Алла Зускина-Перельман, в вышедшей в 2002-ом книге «Путешествие Вениамина», дав читателям возможность усмотреть в подобном названии двойной смысл. Некий поклон «в адрес» Сендерла, «еврейского Санчо Пансы», из «Путешествия Вениамина Третьего» по М. Мойхер-Сфориму… одного из любимейших и самим Вениамином Львовичем, и публикой актерских творений ее отца. Но главное — желание провести нас по жизненному «маршруту» Вениамина Львовича, финал которого, как начинает казаться по мере знакомства с монографией, был заранее предопределен…

Вениамин Львович представлялся воплощением гармонии. Алла приводит в своей книге слова Александры Азарх-Грановской, супруги учителя Зускина, Алексея  Грановского, относящиеся к Зускину: «Это уж действительно от Бога. Он – Моцарт».

Татьяна Журчева

ГАСИТЕ СВЕЧИ! ЗАДУЙТЕ ГРУСТЬ!

Центральный еврейский ресурс, 15.08.2002

В очень точно выстроенном сюжете книги разворачивается эта непростая, очень противоречивая личность. С одной стороны, обыкновенный еврейский мальчик… С другой – мальчик, даже в юные годы если не сознающий, то несомненно ощущающий свое предназначение…

Сожженный в своих бумагах, расстрелянный физически Вениамин Зускин, вечно сомневающийся человек и великий Артист, возвращается, благодаря этой книге, после долгих лет отсутствия и забвения, как возвращаются и Михоэлс, и Грановский, и весь ГОСЕТ… и без них уже невозможна история мирового театра двадцатого столетия.

ИЗ ЛИЧНОГО ПИСЬМА

Проф. Антонио Аттизани, университет города Турин, Италия – Алле Зускиной Перельман

У меня нет слов.

Я прочел Вашу книгу

очень внимательно и должен сказать, что Вы проделали колоссальную работу.

Как исследователь в области искусства я нашел в книге массу необычайно ценной информации, но в ней присутстсвует и Ваше личное взволнованное отеошение к теме. Вы ведете свой рассказ с большим тактом и, я бы сказал, литературной мудростью.

Это нечто из ряда вон выходящее: роман, эссе, эпическое повествование, трагедия, комедия и История.

П о д а р о к  б у д у щ и м  

п о к о л е н и я м.

«Еврейский журнал», 28.06.2010

ВЕНИАМИН ЗУСКИН, АКТЕР НА ВСЕ ВРЕМЕНА

Имя великого еврейского актера Вениамина Зускина живет в нашей памяти, как живет в ней Его Величество Еврейский театр, которому он служил искренне и самоотверженно… Зускин был явлением единственным и неповторимым.

 Великолепную книгу памяти отца - «Путешествие Вениамина» - написала живущая в Израиле дочь актера Алла Зускина-Перельман. Вот лишь несколько строк из книги: 

«Готовясь к суду и вчитываясь в тома пресловутого "Дела", Зускин четко видит лживость всего, что написано о его «вражеской деятельности» в театре и в Комитете. О театре он может сказать на суде многое. О Еврейском антифашистском комитете ему и сказать-то нечего. Конечно, ему, как члену президиума ЕАК, следовало бы знать, чем Комитет занимается, но все это казалось таким далёким.

Он видит то, что во время следствия не замечал: ловко выудив у него рассказы о дружбе и спорах с Михоэлсом, его заставили выучить роль с монологами-показаниями о Еврейском театре как важнейшем центре еврейской националистической пропаганды.